Блог

Хроника ТЭИИ - выставки и свары. Часть 4

1986, май. 8-я выставка ТЭИИ. ЛДМ

После этой выставки в кинематографе Ковальский, что называется, выкинул финт. Или, как он объяснял, решил «выпустить пар».Он заявил: «А новой выставкой пусть занимаются те художники, кому этого хочется». И новый выставком выбрал себя сам. Никто не возразил, ибо художники, особенно рьяно выступавшие за качество экспозиции, в частности М.Иванов, давно покинули поле боя.

И вот в новый выставком себя предложили следующие художники:

  • Валентин Афанасьев,
  • Виктор Андреев,
  • Глеб Богомолов,
  • Игорь Бородин,
  • Александр Горяев,
  • Юрий Гуров,
  • Людмила Корсавина,
  • Кирилл Миллер,
  • Александр Малтабаров,
  • Тимур Новиков,
  • Альберт Розин.

Для тех, кому имена новых членов выставкома мало что говорят, поясню: если в описанном мною выставкоме 6-й выставки были художники в основном «центровые», не полностью эгоцентричные, с общественной жилкой, то тут почти каждый художник представлял собой некую крайность или нечто одиозное. Казалось, что из всего нового не может получиться ничего, кроме ситуации лебедя, рака и щуки, только с большим количеством персонажей.

Но вышло иначе. Для некоторых художников идея работать в новом выставкоме была минутным порывом, они там так и не появились. Не появился Розин, только промелькнул Тимур – у него в это время оказались новые более интересные дела. А тех художников, кто приходил и работал, задавил Богомолов. Новый выставком так и прозвали: выставком Богомолова.

Его работы вблизи я не наблюдала, в секретари нового выставкома меня на этот раз не взяли, отстранил Бородин. Почему – тогда я не поняла. Прояснилось через несколько лет, когда он замелькал среди активистов «Памяти». Богомолов выражал определенную точку зрения: выставки художников ТЭИИ в пику ЛОСХу должны быть авангардными. ЛОСХ нужно победить – и в новых работах художников ему нравилось все энергично-наступательное, словно картина – это танк, который должен протаранить врага. Когда он видел просто спокойную живопись, он говорил: «Это место пахнет ЛОСХом» и отсылал туда художника, как шлют на три буквы.

Новая группа художников митькиОт новой карающей руки особенно досталось «митькам», художникам, любящим живопись в традиционном понимании этого слова. Новый выставком сократил состоящую из маленьких работ экспозицию художника Владимира Шагина. Однако попытки урезать художников  новых групп «митьки» и «дикие» натолкнулись на сопротивление организованное и напор, в сумме не уступающий богомоловскому.

«Митьки» и «дикие» объединились и заявили, что уходят с выставки, если им не позволят самим сформировать экспозиции своих художников. И тут их поддержал Ковальский, который хотя и объявил, что новую выставку пусть делают те художники, кому этого хочется, но окончательно бросить дело на самотек был не в состоянии и находился рядом, настороже. И как человек делом занятый постоянно, он был политиком и понимал важность компромисса с группами художников. Группы остались, но многие факты грубости и небрежности в работе нового выставкома запечатлелись в умах художников и опять-таки отождествлялись с ТЭИИ.

А после того как отзверствовал новый выставком, началось беспрецедентное зверство комиссии. Это был пик: потребовали снять новые работы 14 художников. Непонятно почему, – то ли на всякий случай (новая власть), то ли потому, что в новую комиссию на этот раз были приглашены несколько маститых художников из ЛОСХа, которые расширили представления комиссии о недозволенном.

При этом ленинградское левое искусство испытывало такую брезгливость к политике, было так политически выхолощено, что крамолу можно было обнаружить только под микроскопом. Облегчала задачу невнятность большинства новых работ, которая представляла возможность домысливания.

Исключением был опять-таки художник Миллер, обыгрывавший саму ситуацию цензуры, специально для этого занимавшейся не антисоветчиной, собственно, а скорее, пародией на нее. Он и тут принес новые работы, глядя на которые все повеселились, а Боб Кошелохов, всегда долдонивший: «Художник имеет право выставлять все, что хочет» в сердцах сказал: «Ему за это следует отрезать яйца без обезболивания».

Шли заполненные событиями дни, но в поле моего зрения попадали лишь фрагменты. Был, например, митинг прямо в зале. Тут были М. Мудрова, В.Дементьева, П. Коршунов, и как-то всегда поспевавший к горячему Юрий Новиков. Я, отвлеченная другим делом, подходила на минуту и ухватывала только отдельные фразы.

Коршунов – Розину, которому запретили его портрет замученной Зои Космодемьянской: «Такой большой художник, жаль что такой невоспитанный человек». Розин: «Ты, что ли, меня воспитывать будешь? Да ты только за свой портфель и дрожишь». Коршунов вдруг начал горячо ратовать за права художников, отвергнутых новым выставкомом: «Какое право вы имеете...» Говорят, что окончательно раскалившийся Ковальский предлагал Коршунову «выйти и разобраться».

Там, наверное, было еще много интересного, но я в это время была занята урезониванием пьяного художника Вальрана. Вальран принес новые работы, и они были приняты выставкомом. Но в это время в «Смене» выходит статья под рубрикой: «А как отдыхаете вы?» Интервью с Вальраном: «Я занимаюсь наукой, а отдыхаю, согласно моим научным теориям, у холста. Один час у холста снимает любое напряжение. И так хорошо я это делаю, что уже участвовал в двенадцати выставках».

Эту газету кто-то подсунул Ковальскому, который тут же приказал вернуть принятые работы Вальрану, так как «мы не можем выставлять художника, объявившего себя самодеятельным». И теперь обиженный Вальран пытался подойти к Дементьевой и предложить: пусть они уходят (шел разговор о том, что художники снимут работы, если комиссия будет стоять на своем), мы сделаем новую выставку без них. Он был свидетелем конфликта «митьков» и «диких» с новым выставкомом и думал, что они противопоставят себя ТЭИИ и в этой ситуации.

Художник Кирилл МиллерНа другой день опять появилась Мудрова, вся в белом, от парикмахера, очень похожая на белую мышь. Она позвала художников в конференц-зал, взобралась на трибуну и объявила: к компромиссу по новой выставке не пришли, кто хочет, пусть забирает работы. Художники вернулись в зал, медленно и хмуро разобрали новую выставку. Работы отсутствующих, как было предусмотрено заранее, свезли на пойманных такси к Миллеру.

Рассказывали, что Гуров, вытаскивавший из зала громадное бревно, из которого он намеревался создать новое произведение искусства на глазах у зрителей, прикрикнул на проходящего мимо Коршунова, чтоб тот присоединялся к тащившим, и Коршунов сделал движение – но опомнился.

Новая выставка в некотором смысле состоялась: за два дня, пока она висела, художники успели ее посмотреть, фотографы отснять.

После этого власти, которым нужно было сделать вид, что ничего не произошло, договорились с Ю. Новиковым о вербовке штрейкбрехеров. Они уже были согласны выставить всех – кроме Ковальского, Миллера и Розина.. Ю. Новиков стал обзванивать художников. На новую выставку он вербовал их под флаг защиты чистого искусства от политики. В ответ спрашивали: «А кто принес работы?» Новиков отвечал: «Вальран принес много новых работ».

В результате из всего состава ТЭИИ (приблизительно 120 человек) принесли работы четверо. Это не были «плохие люди», скорее, те, кто был не в курсе ситуации. Однако работу принес и прекрасно знававший, что происходит, художник Тимур Новиков. Не из желания выставить новые работы – он принес старую, неоформленную и потому так и не повешенную работу, – но чтобы устроить новую демонстрацию.

Однако поступок лидера не послужил примером для остальных «диких» – они не были стадом. Тимур считал, что может себе это позволить. И действительно, его карьере художника это не помешало. Но после этого в ленинградской среде неофициального искусства к нему стали относиться иначе. К художнику всегда относились, как к бесспорному таланту. Это осталось, но пропали тепло и пиетет. В сущности, после этого он сменил среду обитания. Тимур хотел подружиться с властью. Он говорил, что в его творчестве нет ничего такого, что могло бы власть не устроить. Тимур хотел всерьез стать врагом ТЭИИ. Но этого не получилось, так как художники из его группы не могли отказаться от участия в новых больших выставках.

Пока шел сбор новых работ на выставку штрейкбрехеров, ситуация была неопределенной. Художник – это человек, которому нужна выставка. И, казалось, не все ли равно, кто ее организует: Ковальский или Юрий Новиков? Но в среде художников неофициального искусства тогда существовало понятие хорошего и дурного общества. Для художников в это время Юрий Новиков был обществом дурным. Он ратовал за чистое искусство против политики, что совпадало с позой, в которую встал КГБ. Художники, как я уже говорила, и без того политикой брезговали, но в данном случае вопрос был не политический, а, так сказать, гигиенический: вопрос нравственной чистоплотности.

Новая выставка, курируемая Юрием Новиковым, состоялась – она была собрана из работ художников, отвергнутых выставкомом. И некий Сергей Шевчук, обругивавший в «Вечернем Ленинграде» выставки ТЭИИ такими словами: «алчные торговцы мазней», «спекулянты на святых чувствах»,«ущербные люди», «пройдохи», «наглецы и редкие миляги», – на новой выставке увидел «свет в конце туннеля».

Хочу еще заметить, что эта акция – отказ от новой выставки – не имела резонанса. Нужно не только что-то совершить, но и поднять вокруг этого достаточный шум. Или, скорее, нужно, чтобы кому-то было нужно поднять шум. Однако новое время – 1986 год – уже было занято другим.

Ю. Новиков все же пытался придать новой акции политическую значимость: в Управлении культуры он высказал мнение, что снятие картин художниками было приурочено к суду над Георгием Михайловым. Михайлов был снова осужден и вроде снова на шесть лет. Но на этот раз просидел недолго. Он успел подстраховаться: женился на француженке, и уже осенью, по просьбе Миттерана и в связи с начавшейся перестройкой, был освобожден... И писал открытые письма совету ТЭИИ с угрозой опубликовать на Западе, если они не будут рассмотрены в трехдневный срок.

После этих событий Управление культуры объявило, что в ближайшие пять лет новых больших выставок художников не будет – очень уж они перегружены и неэстетичны. Однако Рыбаков и Ковальский, надежные как танки, сели в поезд и поехали в Москву. Они добились приема в высоких инстанциях и там получили «добро» на организацию новых выставок художников. После этого совет ТЭИИ был вызван в Управу и им объявили: Ребята! Все будет!

Как хороший конец в советском романе. Как это было радостно, ведь было опасение, что «будет» у Ю. Новикова и потечет грязь размежевания.

Другие статьи цикла «Хроники ТЭИИ - выставки и свары»

Хроники ТЭИИ - выставки и свары. Часть 1

Хроники ТЭИИ - выставки и свары. Часть 2

Хроники ТЭИИ - выставки и свары. Часть 3

Хроники ТЭИИ - выставки и свары. Часть 5

Разместить комментарий