ТЭИИ (Товарищество экспериментального изобразительного искусства) не было возобновлением ТЭВа (Товарищества экспериментальных выставок). Оно создавалось энергией нового поколения художников нонконформистов Ленинграда. Те из участников выставок в ДК им. И. И. Газа и ДК «Невский», кто не эмигрировал, не бросил живопись, не умер, не вступил в ЛОСХ, экспонировались на выставках ТЭИИ практически в полном составе. Но не все художники нонконформисты приняли членство, и очень немногие занимались делами ТЭИИ хотя бы эпизодически.
Введение.
В 1981 году произошло нечто для советской действительности беспрецедентное: была создана параллельная организация, еще один Союз художников – ибо художники нонконформисты объединились не в группу, а именно в профессиональный союз. Во времена перестройки бывший куратор по культуре из КГБ майор П. Кошелев созданием ТЭИИ и Клуба-81 – хвастался. Более осторожно о «новых формах работы с творческой интеллигенцией» высказывался генерал О. Калугин. Взгляд на ТЭИИ и Клуб-81 как на затею КГБ в неофициальной среде существовал всегда: если позволили, значит, в каких-то своих целях.
Борис Иванов утверждает, что идея клуба нонконформистов возникла у литераторов, но при первой же попытке найти «крышу» – обосноваться при ДК работников просвещения – они были вызваны в КГБ, где им, что называется, пошли навстречу и взяли над ними шефство. Создатели Клуба позже сказали создателям ТЭИИ: они нам предложили игру, но мы их переиграем, потому что мы умнее. Вопрос в том, что позволили, что могли позволить. Позволить на деле – значит уже преобразовать систему.
Художникам нонконформистам Ленинграда позволили меньше, чем литераторам. Существование Клуба-81 было официально зарегистрировано, и у него было помещение – полуподвал на ул. Петра Лаврова. Существование ТЭИИ зарегистрировано не было. Художникам нонконформистам дали возможность играть в организацию, у которой не было ни юридического статуса, ни помещения, ни средств, ни штата функционеров. Но были устав, выборные органы, собрания (в Клубе-81) с отчетами о проделанной работе. Было членство – без членских удостоверений и права собирать членские взносы. Было запрещено ставить свою аббревиатуру на афишах выставок художников нонконформистов. Единственное, в чем выражалось признание ТЭИИ так это в том, что дважды в год ему, хоть и с боем, но все же предоставлялось помещение для выставок художников нонконформистов. Что не так уж мало.
Итак, неофициальное искусство было частично легализовано. Между тем актив ТЭИИ находился в состоянии беспрестанной борьбы за права художников нонконформистов. Могло быть и иначе (могли б на время удовлетвориться), но случилось так, что ТЭИИ возглавляли люди, оказавшиеся действительно несгибаемыми борцами, – за права художников нонконформистов они борются и сегодня. Это Сергей Ковальский, результатом бойцовских качеств которого уже после перестройки стал культурный центр на Пушкинской 10, в здании, которое он от кого только ни сумел отбить, даже от Беллы Курковой. А с 1983 г. делами ТЭИИ и ленинградских художников нонконформистов занялся вернувшийся из лагеря, где отсидел срок за надписи на Петропавловской крепости, Юлий Рыбаков – он и после перестройки твердый демократ и правозащитник в Госдуме. И тот и другой, что называется, «крепкие орешки».
Для актива ТЭИИ оно было организацией, бравшей на себя определенные функции в обществе. И действительно, ТЭИИ не только себя выставляло, но и устраивало выставки художников нонконформистов, для участия в которых вопрос членства практически не имел значения. Экстравертированность ТЭИИ выражалась и в том, что в обход запрету Управления культуры постоянно экспонировало художников нонконформистов из других городов.
Установка организаторов ТЭИИ говорить от имени всего нонконформистского искусства имела результатом то, что выставки художников нонконформистов вобрали в себя почти все, в том числе и новые течения, возникшие к середине 80-х гг. Выставки художников нонконформистов устраивались в основном на двух площадках: осенью в ДК им. С. М. Кирова (пока не закрылся на ремонт), весной – в ЛДМ. На первых трех выставках состав был разный: на второй и третьей экспонировались те, кто не поместился на первой (так что распространенное утверждение: «участвовал во всех выставках ТЭИИ» всегда неточно).
1982, октябрь. 1-я выставка ТЭИИ. ДК им.С. М. Кирова
На первой выставке художников нонконформистов Ленинграда произошла история с «Ноль-объектом». О «Ноль-объекте» существует целая литература – авторы, «не приложившие труда к его созданию», потратили достаточно энергии на его внедрение в историю искусства. Я только коснусь этого события, и только фактов, существенных для истории ТЭИИ.
Факт первый. В одном из щитов, предоставленных художникам нонконформистам для монтажа выставки, оказалось прямоугольное отверстие величиной с небольшую картину. Как и по отношению ко всему прославленному, впоследствии обнаружилось множество людей, утверждавших, что они первые «сказали слово». В добавление к упоминавшимся в литературе, назову Глеба Богомолова, который рассказывал, что это он предложил почему-то не выставлявшемуся художнику нонконформисту Тимуру Новикову подписать это отверстие.
Факт второй. Уже после открытия выставки художников нонконформистов под отверстием появилась этикетка. Этикетка была сорвана оргкомитетом, так как в экспозиции должно было быть ровно столько работ, сколько указано в списке, уже предъявленном Управлению культуры. Нарушение этого требования давало в руки властей оружие, которым они могли воспользоваться против художников нонконформистов. И действительно, если не всякий зритель согласится считать отверстие равнозначным картине, то Управление культуры сделало это без колебаний.
В Управлении культуры происходили неприятные разговоры – даже с угрозами закрыть выставку художников нонконформистов. Поэтому как только отверстие было объявлено картиной, пришли в движение различные силы. Прежде всего, оргкомитет, которому нужно было ликвидировать не указанный в списке экспонат (т. е. этикетку), к чему он относился серьёзно. Оргкомитет состоял из людей, взявших на себя тяжкое бремя взаимоотношений с властью, – а это у кого угодно убавит чувство юмора. Что помножалось на мрачную серьезность как черту характера Ковальского.
Таким образом беспечный, деловитый, играющий «постмодернист» Тимур Новиков вступает в конфликт с серьезными целями организаторов выставки художников нонконформистов – «авангардистов», в чьих глазах он видится легкомысленным юнцом, «ради своих амбициозных целей» ставящим под угрозу общее дело. Серьезность противодействия насытила отверстие смыслом, создавая блестящие возможности для игры. Чем Тимур Новиков вместе с Иваном Сотниковым и воспользовались в полной мере. Непрерывно происходящие события превращались в пародийные тексты. «Ноль-объект» – это события и тексты. Однако игра имела следствием серьезную долголетнюю вражду - как будто в пустоте и впрямь таилась чертовщина.
Выставка художников нонконформистов – праздник, однако её организация всегда сопровождалась печальными происшествиями. О первой выставке мне известен такой факт: был обижен Владлен Гаврильчик. Он в это время начал серию работ, в которых использовал фотографии, помещенные в периодической печати. Переводя фотографию в живопись, художник нонконформист проявлял заключенный в ней идиотизм. Такую работу, изображающую космонавта, нюхающего цветок, он и принес на выставку. И один молодой художник нонконформист, возможно предвидя неприятности при приеме выставки комиссией, сказал Гаврильчику, что эта работа не вписывается в экспозицию.
Действительно, в Ленинграде больше никто, кроме Гаврильчика да еще Кирилла Миллера, соцартом не занимался. А каково было слышать выставлявшемуся еще на Кустарном ветерану Гаврильчику замечание от только что вылупившегося на свет юнца – каково было слышать, как отвергается плод его недавнего вдохновения? По другим сведениям, Гаврильчик был выведен из себя искусствоведческим замечанием Юрия Новикова. Так или иначе, он картину снял, с выставки ушел, в ТЭИИ не вступил и в дальнейшем занимал к нему определенную позицию.
«Что ты пишешь, кто что сказал. Вот как нас в милицию забирали – об этом нужно писать!», – сказала, прочитав это, Лена Фигурина. Но милиция, во-первых, выходит за хронологические рамки – это было до ТЭИИ. Во-вторых, милиция – нечто преходящее, а дрязги – это всегда, и потому, считаю, важно. Важно, потому что разъедает любые попытки объединения. Непонимание ближних тяжелее и богаче последствиями, чем механическая война с дальними. Мелкий факт, фраза, которой говорящий почти не придал значения, – вот зернышко, упавшее на почву чужой психики, оно дает побег, который потом обнаружится в самое неподходящее время.
1983, апрель. 2-я выставка ТЭИИ. ЛДМ
Продолжу про дрязги. Об этой выставке мне известно только то, что её организатором оказался Алик Тагер, он отбирал работы художников нонконформистов (институт выставкома еще не создали). Тагер был персонажем новым, психологически не связанным со средой неофициального искусства. Человек он был, мне казалось, добрый и, как потом выяснилось, хороший педагог. Но он был, что называется, «зазнайкой», крайне бестактен, и у него не было чувства солидарности по отношению к художникам нонконформистам. Он тогда завернул работы Юрия Дышленко. Он не знал среду, не знал, кто такой Дышленко, а работы ему не показались. И когда Управление культуры придралось к работам Владимира Овчинникова и потребовало их убрать, Тагер счел, что нужно так и сделать: какая разница – с Овчинниковым или без, важно, чтобы состоялась выставка, она – событие историческое. Вот это и определило дальнейшую судьбу Тагера, его дурную репутацию в среде художников нонконформистов. Резкая антипатия к нему не разделялась только самой поздней генерацией неофициального искусства – «новыми дикими».
Отношение художников нонконформистов к ТЭИИ находилось в прямой зависимости от поведения организаторов выставки. Дышленко, как и Гаврильчик, до самого конца держался от ТЭИИ подальше. Во время этих первых выставок к художникам нонконформистам начали подходить новые персонажи, хотевшие выставляться. На Петра Лаврова устраивали просмотры их работ.
1983, август 3-я выставка ТЭИИ. ДК им. С. М. Кирова
Выставились только что появившиеся художники нонконформисты. Кроме того, экспонировались работы арефьевцев: Рихарда Васми, Валентина Громова и Шолома Шварца – их, таким образом, увидела молодёжь. На выставке звучала музыка – записи Сергея Курехина и Бориса Гребенщикова.
Тут я впервые попала на обсуждение. Появился на трибуне член ЛОСХа, теперь всем известный Е.Д. Мальцев, и сказал, что живопись – это единственное, что есть сейчас в мире подлинного, от чего человечество может ждать перемен, что живопись теперь заменит религию. Не с пафосом, а монотонно и глядя в сторону. Вышел парень, проживающий в Невской Дубровке, и сказал, что, посмотрев такую выставку, жить больше не хочется. Публика на него шикала, а президиум, состоящий, видимо, из актива ТЭИИ, защищал в его лице свободу самовыражения. Президиум вел себя цивилизованно.
Другие статьи цикла «Хроники ТЭИИ - выставки и свары»
Хроники ТЭИИ - выставки и свары. Часть 1
Хроники ТЭИИ - выставки и свары. Часть 2