1987, январь. 9-я выставка ТЭИИ. Гавань
Но «было» не так скоро. Зал ДК им. Кирова все ремонтировался, и выставку устраивать опять было как бы негде. Только в январе предложили вдруг павильон в Гавани. И вот в громадном ангаре готовили и монтировали выставку – с жалким оборудованием и в 36° мороз. Было резкое ощущение неуютного, неосвоенного пространства. В какой-то мере спасли положение «дикие» (в ту зиму их называли «панками») со своим громадными яркими тряпками, со своим монументальным даром. Но спасли только для глаз художника. Публика, кроме роковой, их не воспринимала. Публика воспринимает выставку дробно, а не экспозицию в целом.
Еще по поводу публики. На этой выставке среди зрителей распространялись анкеты, в них предлагалось назвать художников, с творчеством которых хотелось бы ознакомиться более подробно. Результаты выразительны, – хотя, конечно, нужно сделать скидку на то, что анкеты соглашается заполнять какая-то специфическая часть. В 170 собранных анкетах 118 раз упомянут Юрий Бруссовани, 92 раза – Рыбаков, 73 раза –Тыкоцкий, снова выставивший «Мальчика с птичкой» (выставка носила частично ретроспективный характер). Всего было названо 120 художников из 152 участников выставки. Среди не упомянутых ни разу были почти все признанные в художественной среде мастера. Не были упомянуты Г. Устюгов, В. Шагин, А. Манусов, И. Кириллова, В. Церуш, Тимур Новиков, И. Сотников, О. Котельников. По одному разу были названы горь Иванов, Б. Кошелохов. Вывод напрашивается: зритель смотрит не живопись, а картинки.
На этой выставке имела продолжение история с «Ноль-объектом». Оборудование для монтажа было доставлено из ДК им. Кирова, и таким образом снова явился тот самый щит с отверстием. Работы «диких» выставком не рассматривал, предоставив им самим формировать экспозицию. Я вносила работы в список по предъявлению автора. «Ноль-объект» мне предоставлен не был. Сколько помню, у меня мелькнула о нем вопросительная мысль, но ни Тимура Новикова, ни Ивана поблизости не оказалось. Брать это на себя и тем самым включаться в игру Тимура Новикова мне не хотелось. Но именно этим я им подыграла – или таково свойство пустоты: всасывать все без разбора.
На выставке появился как вестник перестройки, «Телекурьер». У входа этой команде попался мальчишка, у которого спросили: хороша ли выставка? Он ответил: Да! Да! Хороша, потому что на ней есть картина, на которой может рисовать каждый! – И повел «Телекурьер» к «Ноль-объекту», на котором кто-то повесил этот запачканный краской холст, тоже, кстати, появившийся там самовольно. А тут возник сам по себе живописный Сотников, который сей предмет со щита снял, обнажил отверстие, просунул в него голову и стал рассказывать перед камерой о «Ноль-объекте». Пока говорил, телекурьерша в тесноте вытирала шубкой висевший за ее спиной измазанный свежей краской холст. Все это вышло в эфир. Телекурьершу уволили.
Как ни странно, нашлись серьезные люди, которые опять обеспокоились тем, что «Ноль-объект» и на этот раз обнаружил себя, не будучи включенным в список. (Страх так внедрился в структуру личности этого поколения, что перемены над ним не властны: еще и сегодня, в 1993 г., кто-то уверен, что является объектом слежки КГБ только потому, что он художник.) С Управлением культуры и теперь велись напряженные переговоры – было обещано сделать эту выставку выставкой-продажей, но обещание не исполнялось. И кто-то осторожный убрал «Ноль-объект» – на радость «диким», которые вместе с «митьками» устраивали акцию: торжественную церемонию его возвращения. Потом он опять исчезал...
В общем, Юфит, которого Ковальский попросил снять фильм о выставке, смог выдержать жанр: «Ноль-объект» таскали туда-сюда, в убыстренном темпе Богомолов оттирал измазанную краской шубку телекурьерши, усталый Ковальский прилег отдохнуть на одном из экспонатов – раскладушке Сигея, а внутри объекта, построенного в центре зала москвичами, можно было поставить драку. Жаль, не был заснят столько лет таившийся и тут вдруг возникший инфернально-плутоватый Владимир Лисунов – в черной шляпе, с развивающимся алым шарфом.
Защитники «Ноль-объекта» составляли бумаги, ходили с ними на прием к Мудровой, просить, чтоб разрешила его экспонировать несмотря на то, что он не включен в списки. Т е. развлекались как могли. И все опять ужасно ссорились. Это не значит, что меня хоть кто-то упрекнул за то, что я не включила «Ноль-объекта» в список, более того, на мои попытки взять вину на себя не обращали внимания. Было жаль людей, которые боялись того, что уже не представляло опасности, и эксплуатация их душевной исковерканности ради игры и шума малопуганной молодежью представлялась недостойной.
И, главное, ссорились опять всерьез, словно и впрямь в дыре таилась чертовщина. Только Олежек Котельников говорил, что из-за «Ноль-объекта» ссориться глупо. Зато после выхода в эфир «Телекурьера» очередь на выставку выстроилась на морозе метров на двести. Художники ходили с веселыми глазами. Было празднично, продажу, наконец, разрешили, несколько работ купили сотрудники иностранных консульств. И тогда агрессивное хамство охраны павильона как рукой сняло.
1987, май-июнь. «Галерея». 10-я выставка ТЭИИ. ЛДМ
Слово «галерея» понималось тогда не в нынешнем базарном смысле, но как музей. Задумали сделать выставку, которая могла бы рассматриваться как проект будущего музея ТЭИИ. Что предполагало строгость отбора. Вопрос о качестве экспозиции, который три года назад вызвал столь жестокие баталии и раскол, теперь созрел естественным путем.
И вот выставком задался целью создать хорошую выставку (т.е. не щадя себя резать не только чужих, но и своих). И он ее сделал, хотя кто мне теперь поверит? Выставка – мыльный пузырь, вот только чего стоит выдувание! Она была хороша как экспозиция, можно было любоваться целыми кусками, и тут легко дышалось: изгнали почти весь «салон», всех «сюриков» – все, или почти все душное, перенасыщенное дурной энергией. Но как событие выставка не состоялась. Некому бы было видеть и некому говорить о ней. Не было СЛОВА. А чего стоило – завернули 70 человек (два года назад – меньше десятка).
Но вот что хочу еще заметить. Выставком состоял в основном из тех же людей, которые мне так понравились в этой роли в 1985 г. (не было только среди них А. Манусова – из-за его больного сердца, и не допускали больше Д. Шагина и Б. Митавского как слишком активно отстаивавших свои группы). И эти люди, тогда такие мягкие и человечные, теперь отказывали с твердостью, с чувством своего права карать и миловать, более того, они, казалось, иногда хмелели от своей жестокости.
Но их единодушие, получившаяся экспозиция, преодоленные сложности развески демонстрировали теперь трудно доказуемый факт: ТЭИИ не только боролось с Управлением культуры, отстаивало права и достоинство художника и было местом бесконечных свар – тут происходил культурный процесс. Тут усваивалась, кристаллизовалась культура ленинградского андеграунда. И потому так жаль было потом его полного распыления.
А между тем, если считать эту выставку кульминацией культурных достижений, то в организационном плане именно тогда начался обратный процесс. Уже попал в этот организм микроб, к которому не было иммунитета и который начал быстро разрушать ТЭИИ.
Еще во время выставки в Гавани на какой-то конспиративной квартире была устроена экспозиция нескольких центральных фигур для иностранного гостя. И летом эта тайная деятельность продолжалась. Тут и там замелькала американская улыбка Барбары Хазард.
Начало перестройки ознаменовалось тем, что какие-то люди начали интересоваться ТЭИИ. На кого бы они ни выходили, их, как правило, переадресовывали Ковальскому, и он, таким образом, постоянно получал информацию, другим не доступную. Иная информация – иная точка зрения. Открылись новые возможности.
До сих пор ТЭИИ держалось на лозунге: «Все вместе», и вот теперь люди, олицетворявшие эту идею, начали заниматься предприятиями, в которых все участвовать не могли. Они оправдывались тем, что любая выставка, проходящая под эгидой ТЭИИ, даже если в ней участвуют немногие, идет на пользу каждому. В этом был смысл: действительно, всем выгодно состоять в организации, которая постоянно на слуху.
Однако те, кто вдруг обнаруживал, что где-то состоялась выставка, о которой их даже не оповестили, не обращали внимания на такую логику. Так воспринялась выставка, состоявшаяся осенью 1987 г. в МГУ, в которой участвовали 32 художника. Так воспринялась выставка 21 художника в пригороде Сан-Франциско, организованная Барбарой Хазард, на которой экспонировались, кроме обязательных женщин, художники, выбранные по вкусу Барбары, – а по вкусу ей пришлись все члены совета, ее обхаживающие, других художников она почти не видела.
Это и нанесло ТЭИИ решающий удар. Общее возмущение этим, некоторое перерождение в основном совпадавших совета и выставкома, раскол в самом совете привели к событиям, в результате которых совет в полном составе ушел в отставку, и был избран новый. В этом существенно, что от дел были отстранены Рыбаков и Ковальский. Что значило лишить конструкцию того, на чем она крепилась.
Чтобы существовала такая организация, как ТЭИИ, – организация, в которой нет ни средств, ни штата функционеров, – необходимо и достаточно одного человека, для которого ее существование составляло бы смысл жизни. Таким человеком был Сергей Ковальский – как бы ни относиться к другим его качествам, нужно признать, что на нем крепилось ТЭИИ. Вторым человеком, который работал систематически, был Юлий Рыбаков, но у него были еще диссидентски-политические интересы. Третьим – Евгений Орлов. Однако до распада ТЭИИ прошло еще три выставки. О них скажу скороговоркой.
1987, декабрь - январь 1988. 11-я выставка ТЭИИ. Выставочный зал на Охте.
Прошла еще до падения совета и ознаменовалась тем, что впервые ТЭИИ был предоставлен зал Союза художников.
1988, май. 12-я выставка ТЭИИ. ЛДМ
С полностью новым выставкомом, в который вошел и который возглавил вдруг снова появившийся Михаил Иванов, чей вкус и дух борца определили качество экспозиции. Выставка получилась светлая, красивая и радостная. Уже с американским телевидением (снимавшим «митьков»), уже прибежали, не роняя, однако, высокомерия, Ю. Герман с А. Боровским. Что-то им пытался объяснять Михаил Иванов, но они и так хорошо знали – свое.
Декабрь 1988 - январь1989. «Современное искусство Ленинграда». Манеж Совместная выставка ЛОСХа и ТЭИИ.
Первое явление неофициального искусства в стенах Манежа. Выставком опять собрался почти в основном составе и произвел жестокий отбор, в котором был пафос: достойно противостоять ЛОСХу. Ради такого случая в экспозицию включили небольшую ретроспективу – умерших, эмигрантов, арефьевцев. Манеж был разделен на две части. Внизу, на неофициальной стороне расположились экспозиции «диких», «митьков» и группы «Остров», которая уже жила самостоятельной жизнью, через выставком не проходила и вобрала в себя вытесненный с выставок ТЭИИ «салон».
И прикатившее потом на выставку «Пятое колесо» только там и пригрелось, только их и готово было снимать – там, возле какой-то картины стояли двое ученых и полпередачи толковали – о чем? О космосе, наверное. На втором этаже я нашла точку у лестницы, с которой можно было обозревать обе экспозиции – справа от меня ТЭИИ, слева – ЛОСХ. И четко предстало глазам: справа – нечто выразительное и пластически мощное, действующее на большом расстоянии, слева – нечто с такого же расстояния совершенно невнятное, сливающееся, что-то вроде ситчика грязноватой расцветки. Был виден, вероятно, произошедший в ТЭИИ процесс, который состоял в развитии пластического чувства, нарастании мастерства и вместе некоторой жесткости, которая уже начинала считаться хорошим тоном. Апофеоз и конец ТЭИИ.
Были еще одна или две выставки под его эгидой – скорее самозванные. А в 10-летний юбилей выставки на Бронницкой, в 1991 году, был объявлен «официальный роспуск».
Послесловие.
Сегодня очевидно: выставки ТЭИИ создавали некое культурное пространство. И на них, по крайней мере, можно было видеть, что происходит, – видеть процессы. Об этих выставках особенно сожалеешь, приходя на ежегодные лишенные динамики «Петербурги» в Манеже, отбор работ на них, преследуя невнятные цели, уже ничего не выявляет.
Другие статьи цикла «Хроники ТЭИИ - выставки и свары»
Хроники ТЭИИ - выставки и свары. Часть 1
Хроники ТЭИИ - выставки и свары. Часть 2