Современные художники Елена Фигурина, Игорь Иванов и Вячеслав Михайлов — кто в России, кто за рубежом — отметились в ушедшем году сразу несколькими, пусть негромкими, но персональными выставками живописи. И сами выставки живописи, и площадки, где показывалась живопись эти трёх петербургских художников, достаточно второстепенны в контексте нашей темы. Исключителен художественный материал, ими представленный. Еще более исключительны судьбы как самих художников, так и их живописи. В спортивной терминологии в большой и недружной команде петербургских художников эта троица в мире современной живописи вполне заслуживает определения «стайеры». В моем понимании стайеры — это люди, которые преодолевают дистанцию не затем, чтобы обойти соперника, а затем, чтобы прежде всего преодолеть путь, как бы он ни был долог. Ну и себя заодно.
Я знаю, о чем говорю: когда-то занималась спортом. По четыре тренировки в сутки, бывало — больше. И все это чтобы потом сесть в одну хрупкую лодку, на которой — после долгих тренировок — нужно было преодолеть расстояние всего-то в восемьсот метров. Победа на такой короткой (женской!) дистанции казалась кратким восклицанием в конце длинного-предлинного важного предложения. И вы не поверите: нашей мотивацией в этом самоистязании были не победы и медали — мы просто именно так понимали нашу жизнь, мы просто именно так наслаждались ею...
Сегодня я живу напротив того самого финишного створа и долго-долго, вот уже одиннадцать лет, делаю журнал о живописи и художниках. И мотивация во всей этой ностальгической преамбуле — ключевое слово.
Тончайшая, нежнейшая
Художник Лена Фигурина. Я думала о ней особенно часто, когда она болела; вспоминала короткие наши встречи, записывала отдельные тезисы, что приходили мне в голову, когда я подолгу листала прекрасный альбом живописи художника, вышедший в 2006 году. И вот что я решила. Пусть хоть что-то, что я скажу о художнике и ее живописи в этих заметках, будет безо всякой оглядки на кого бы то ни было, даже на нее, ведь и она пытается делать то же самое — с собой, как с художником, так и со своей живописью.
Во-первых, мне кажется, она никогда не держала в руках денег (смешно, но мне и вправду так кажется): ни бумажных, шелестящих купюр-картиночек, ни мелко позвякивающих светлых монеток мелочи, которая снится к слезам. А за все, что есть прекрасного в жизни художника — Валентина, светлое озеро на даче, прямую и честную манеру говорить с друзьями и просто оппонентами, — она расплачивается по полной и совсем иначе: слезами, здоровьем, жизнью. Может быть, чем-то еще. Но — только натуральный обмен.
Искусной тактикой настоящего стайера — умением чередовать расслабление и напряжение, периоды затрат и восстановления энергии — она овладела, так я думаю, только в последние лет пять, а прежде, как все красивые девушки, жила на разрыв.
Как художник она не романтик и не сказочник — абсолютный реалист, подкрепляющий свое ясное видение живописи плотным густым цветом. Работы художника Фигуриной трудно компоновать в циклы живописи, трудно даже две расположить на одном развороте: каждая отталкивает соседнюю, спорит палитрой. Масляная живопись — абсолютная стихия художника. Торопливые цвета акрила, сентиментальные, будто промытые скупой мужской слезой разводы в живописи последних работ художника, выполненных совместно с московским художником Гарри Зухом, так меня удивили, что мне тут же захотелось рассказать о её живописи другим. Смотрите, как изменилась художник Фигурина! Что за новый, такой неуверенный, странный, по-детски наивный цвет в её живописи? Она и не она. Теперь понятно: не она. Рисовала художник Фигурина, «красил» живопись Зух. Лаконичные, как всегда, законченные — ни убавить, ни прибавить — композиции в этом совместном проекте живописи, инспирированном друзьями художника — но не ею! (идея принадлежит коллекционеру живописи отшельнику Георгию Василевскому и не очень-то поддерживалась Леной) — выполнены женской рукой. Новые, слишком мягкие, где-то инфантильные краски ее работ — след мужского вторжения на территорию живописи художника Фигуриной.
Кстати, высоким словом «искусство» она свою живопись не считает. Это о мотивации художника.
Осень патриарха
Патриарх — это ни в коем случае не о возрасте Игоря Иванова (художник родился в 1934-м): его живопись сейчас как раз, может быть, на пике творческой, в нашем случае — спортивной формы. Его стайерские качества — вне сомнений. Долгий «забег», начатый в живописи художником Ивановым в 1965 году, после вуза и учебы в студии Олега Сидлина, кажется, совершается им с дзенским упоением: без оглядки на прошлое, без вздохов по поводу будущего пути. Только вперед! Говорят, стайер управляет своей «логистикой», а бег на длинные дистанции является одним из самых интересных и красивых по форме проявлений человеческого духа и характера видов соревнований. В этом смысле в живописи художник Игорь Иванов — опытный стайер.
Разработанные художником и по-настоящему авторские темы «иванизма» в его живописи— «Куклы», «Мятая бумага», «Драконовы розы», не стали с годами беднее, не растеряли качеств свободной от логоцентризма самодостаточной живописи. Живописность отвечает за успех этого художника куда больше, чем скромный сюжет, и прежде присутствовавший в этих циклах живописи лишь номинально, в названии. В этой живописи у художника нет никакой театральности, никакого рассказа — только безостановочное развитие и взаимодействие однажды верно найденных формы и цвета.
Новая же серия живописи художника — «Шествие парусов», написанная им на юге Франции, мне кажется еще далеко не завершенной: холодноватые оттенки «северных» широт как-то слишком прямо и немотивированно перенесены здесь в почти лишенный теневых рефлексов южный контекст, а выбеленность беззаботно теснящейся в монакских и антибских гаванях парусины кажется в живописи художника нарочитой и временной. Антибы всегда залиты солнцем, ну так что ж — такие места отнюдь не лишены свойственного художникам всего мира трагического драматизма в живописи. Ведь именно здесь выбросился из окна дома, выходящего фасадом на прекрасную средиземноморскую лагуну, талантливейший художник Николя де Сталь. И абстрактная живопись художника Игоря Иванова — «Древесная архитектура» (2000), — отдаленно напомнившая мне художника де Сталя, представляется более созвучной и верной тому уже найденному художником в живописи гармоничному балансу между формой и цветом, от которого, как от печки, стоило бы «танцевать» южную тему. Ну а то количество работ художника, что осуществил в этом цикле живописи Игорь Васильевич, говорит и о его поиске.
«Деревенщик»
«Между формой и цветом в живописи существует непосредственная связь, — писал в своей автобиографической прозе художник Кузьма Петров-Водкин. — Их взаимными взаимоотношениями улаживается трехмерность в живописи. На них развивается образ со всеми присущими ему действиями. Цветом проявляется культура художника <...> цвет выдаст его вкус к живописи и склонности характера...»
А теперь давайте вспомним блестящую плеяду литераторов-«шестидесятников», сформировавших целое направление в нашей литературе: Абрамов, Астафьев, Белов, Распутин, Шукшин... О них говорили — «деревенщики», а до них уже были Александр Солженицын, тоже начинавший как автор «деревенской прозы», а еще раньше — гениальный Андрей Платонов. И тексты этих художников от прозы всей своей непридуманной, образной и сочной, визуальной культурой, кроющейся в талантливом языке, будто сама просилась на экран и сценические подмостки, дабы остановить наше притупление жизнью, завоевать нас живописью живой речи — колючей, пересмешливой, злой, занозистой, но напрочь лишенной пошлых качеств необязательного городского трепа.
Художник Вячеслав Михайлов — «деревенщик» от живописи, что следует не только из его биографии.
Главное качество в живописи этого художника — истовость. Но и терпение нечеловеческое, которое, по Александру Македонскому, «значит победа». Переждав времена тотальной моды на всяческую лабуду в живописи (это с его-то характером!), художник, как в хорошей засаде, накопил сил и жахнул своей академической маэстрией по столичным площадкам, где блеснул и рисунком («Лики России»; серии «Лица», «Головы». «Люди и драпировки»), и колористически новой живописью, последовавшей за двумя принципиально важными для художника проектами — «Фальшивыми Рембрандтами» и «Онтологией Петербурга».
«Помпеи» — одна из последних выставок живописи художника Вячеслава Михайлова, отсмотрев которую наша совсем юная коллега почти воскликнула: Какой титанический труд в живописи, и сам художник производит впечатление титана!» И это о невысокого роста художнике, который и впрямь крепко сбит и как-то «монументально устойчив», словно русский мужик, живописно вставший на изготовку в кулачном бою. А еще этот художник в своей живописи — философ, насмешник, прелюбодей и созерцатель. Его много, и от живописи художника ждешь многого. Например, совсем новой формы классического пейзажа, и непременно с обнаженной натурой.
Характерная для Михайлова «борьба фактур», о которой часто пишут критики, мне лично как раз кажется слабым местом в живописи художника, «ахиллесовой пятой» что ли. В наиболее удачных холстах художника (почему, из последних это «Аппиева дорога», «Луна», «Помпеи ХХХХ») этот изъян в его живописи почти не виден и по-хорошему нивелирован фирменным приемом художника — «стеариновым» холодком, здесь абсолютно уместим и пластически оправданным, как остатками затвердевшей лавы, похоронившей время.
...В стайерской практике имеется еще часовой бег, где результат : определяется расстоянием, пройденным бегуном за один час по дорожке стадиона. То есть время для всех одно и то же — час, день, неделя, месяцы, годы, беги себе да беги. Только вот проживаем мы это время с разной интенсивностью. У каждого свой разбег ноги, своя дыхалка. Жизнь все-таки не спорт, а живопись — тем более. И все-таки — дорогу осилит художник идущий.