Куклы

Кукла играет с ребенком, а художник - с Богом

Пожалуй, с наибольшей полнотой экзистенциальное «ощущение тревоги» выразилось на картинах Игоря Иванова в центральном для его творчества цикле «Куклы», работа над которым продолжалась всю жизнь. В галерее живописи на сайте куклы на картинах представлены довольно широко. Первичным импульсом для внедрения образа куклы в картины художника были его бытовые впечатления, житейские обстоятельства – росла дочь и в доме появились куклы. Чем не объект для натюрморта, жанра, на котором воспитывались все сидлинцы? Результатом же стала целая галерея живописи с картинами кукол, сломав­шая узкие натюрмортные рамки.

Кукла на картинах Игоря Иванова из простого предметного мотива превратилась в универсальный смысловой знак, символ. Возникла чисто философская живопись, вместившая в себя размышления о месте человека в мире, о человеческих взаимоотношениях, о зыбкой границе между жизнью и смертью, о природе творчества. «Постоянное состояние художника – между катастрофой и покоем. Душа его и душа куклы очень схожи», – говорил Игорь Иванов. «Кукла играет с ребенком, а художник с Богом». Посредством этой игры художник обретает душу. Это обретение и есть творчество, а познание творчества – в его объеме от биологического уровня до игры с Богом (самоодушевление) ­ есть самоодухотворение».

  Куклы – исследование более простейшей души, чем человеческая. Кукольный мир – грань, колебание между живым и не живым, между мнимым и действительным существованием. Средоточие не бытия, не бытийности, не событийности, а той сущности, что разлита в мире. Однако в своем самовыражении кукла постоянно находится в состоянии «тихого экстаза». Образуется душа, предстоящая человеческой. Кукла оживает в психическом поле ребенка, в благодатности семейного очага, в его безраздельной теплоте. Семья – место происхождения и жизни души. Происходит самоодушевление куклы. Постоянное состояние художника – между катастрофой и покоем. Душа его и душа куклы схожи – кукла играет с ребенком, а художник – с Богом. Посредством этой игры художник обретает душу. Это обретение и есть творчество. А познание творчества в его объеме от биологического уровня, до его игры с Богом (самоодушевление) – есть самоодухотворение.   Игорь Иванов, 1993 г.

«Ожившая кукла», «кукла как модель человеческого существования» – весьма распро­страненная в мировой культуре мифологема, служащая целям символического обобщения или дидактического толкования жизненной проблематики. Здесь, кроме фольклорных примеров, почти наугад, можно вспомнить хотя бы классических «Щелкунчика» Гофмана, «Стойкого оловянного солдатика» Андерсена или советское «Восстание в Кукольном городе» Федорова-Давыдова. В живописи мотив куклы на картинах был тематизирован мирискусниками. Так или иначе, но Игорь Иванов, конечно, ощущает всю эту «культурную подоплеку», несомненно, усиливающую сверхпредметную значимость его картин с куклами, однако она все же остается за кадром, оттес­ненная самой живописью и куда более важными связями с грубой реальностью. Поэтому кажутся не слишком обязательными часто возникающие у исследователей ассоциации с мирискуснической традицией, пусть и очень широко понятой. Для проникновения в творческий мир этого художника важнее, пожалуй, не положительное, а отрицательное сопоставление, поскольку при общности мотива (обращение на картинах к кукле, изображающей, повторяющей человека) и его функции (способ остранения, мифологизации действительности) здесь больше различия, чем сходства. Мы имеем дело с совершенно разными образами, с совершенно разными смыслами.

Для мирискусников «кукла» – метафора неподлинности, «невсамделишности», искус­ственности, притворности человеческого мира, в котором душа и маска становятся неразли­чимы, олицетворение жизни как изощренной игры. Собственно, в их творчестве образ куклы на картине не так уж часто становилась самостоятельным предметом изображения, речь, скорее, шла об уподоб­лении человеческого кукольному, о драме (или комедии) подмены одного другим. Источником вдохновения в их картинах была управляемая сценическая кукла, а универсальным принципом жизнепонимания – аналогия с театром, лицедейством.

Совсем иначе устроен кукольный мир на картинах Игоря Иванова. Здесь не люди превращаются в кукол – на его картинах куклы оживают, становятся похожи (только похожи!) на людей. Здесь нет никакой театральности - «дышат почва и судьба». Он изображает на картинах узнаваемо детских кукол ­– лежащих, стоящих, сидящих, упавших, забытых, брошенных – по одиночке или группами, редко – с детьми (поскольку его мало интересует сама сюжетная ситуация игры), веселых и грустных, добрых и жестоких. На его картинах кукла – есть нечто мемориальное. Время словно остановилось, куклы на его картинах ожили и застыли, как в детской игре «Замри». Движение живописной поверхности, световые вспышки делают это «оживление-умирание» процессом, совершающимся на наших глазах. Куклы на картинах возникают, как на экране памяти, из темноты и снова погружаются в нее. Слово «память» здесь не случайно. Игорь Иванов не изображает на картинах современных кукол, и слой исторических ассоциаций (военное и послевоенное детство) – важная часть содержания его произведений.

Существен также другой исходный мотив, связанный с образом куклы на картине, – значимость домашнего мира, подчеркнуто частного бытия, самоценность и истинность детского сознания. Такая интерпретация намеренно стимулируется художником на картинах: «Кукла оживает в психическом поле ребенка, в благодатности семейного очага, в его безраздельной теплоте. Семья – место происхождения и жизни души. Происходит самоодушевление куклы».

Однако на первый план выступают все же другие моменты: куклы на картинах Игоря Иванова слишком далеки от домашней умиротворенности и тихих семейных радостей. Если живопись художника как-то и соотнесена с подобными вещами, то, пожалуй, от противного. Речь здесь, скорее, идет об утрате уюта или, по крайней мере, о тревожащей реальности такой опасности.

В образе куклы на картинах Игоря Иванова лежит печать не только исторического времени, но и собственной прожитой жизни: куклы растрепаны, поломаны. Они оставлены без присмотра и попечения. На картинах куклы отнюдь не миловидны, их лица искажены гримасой то ли физической боли, то ли отчаяния. На картинах взаимные положения кукол обострены, позы утрированы: куклы лежат вверх ногами, головы запрокинуты, руки и ноги вывернуты. Находятся, как говорит художник, в «состоянии тихого экстаза». Он на картинах чаще изображает пупсов, чьи целлулоидные, резко вылепленные головы и подвижные тела обладают большей пластической выразительностью и смысловой универсальностью.

Кукла в новых туфлях. Государственный Русский Музей..1994
Кукла в новых туфлях. Государственный Русский Музей.. Масло. 1994
Сцены из жизни кукол. Пупсы балбесничают. Государственный Русский музей.1993
Сцены из жизни кукол. Пупсы балбесничают. Государственный Русский музей. Масло. 1993
Кукла. Государственный Русский Музей. .1994
Кукла. Государственный Русский Музей. . Масло. 1994
Ребенок с куклой. Государственный Русский музей..1976
Ребенок с куклой. Государственный Русский музей.. Масло. 1976
Сцены из жизни кукол. Государственная Третьяковская Галерея. .1995
Сцены из жизни кукол. Государственная Третьяковская Галерея. . . 1995
Три куклы. Государственный Русский Музей.1979
Три куклы. Государственный Русский Музей. Масло. 1979
Музей Зиммерли, Нью-Джерси, США.
Музей Зиммерли, Нью-Джерси, США. .
Две куклы. Государственный Музей Истории Санкт-Петербурга.1979
Две куклы. Государственный Музей Истории Санкт-Петербурга. Масло. 1979
Куклы Музей Нонконформистского Искусства спб.1994
Куклы Музей Нонконформистского Искусства спб. Масло. 1994